Закрыть
 

Мы используем cookies

Во время посещения сайта Театра на Спасской вы соглашаетесь с тем, что мы обрабатываем ваши персональные данные с использованием метрических программ. Подробнее.

 
 
 
 
Эквус
ТЕАТР НА СПАССКОЙ - Кировский государственный театр юного зрителя
 

Телефон кассы
(8332) 715-720

 
 
Сезоны

 

«Так-то да» - попытка осознать, где мы...

Размышления, навеянные спектаклем Театра на Спасской

Что это за улица?

На конкретный вопрос конкретный ответ в городе получить нельзя. Попытки разобраться с местонахождением успехом не венчаются. Центра (или  какого-то намёка на центр) здесь нет. Центром может считаться любая точка города, преимущественно та, в которой находится человек, рассуждающий о центре. Хоть Театральная площадь, хоть Вересники. Неважно.

В ломаном пространстве улочек и улиц нет ни симметрии, ни логики. Улицы начинаются «где-то там, у реки» и ведут «куда-то туда, на окраины». И бесцветным монотонным голосом вам повествуют о том, как кого-­то били, кто-то болел и умирал, кто-то уже выздоравливает. И вы становитесь случайным зрителем чьих-то жизней, то ли реальных, то ли выдуманных, жутковато-призрачных. Где-то здесь, на улицах Герцена и Энгельса, впер­вые начинает звучать мотив ненастоящей жизни. Пока ещё ненавязчиво, тихо и по-житейски просто. Куда как понятно: немолодая женщина, насмотрев­шись сериалов, развлекается тем, что сочиняет свою жизнь и жизнь своих знакомых, соседей, родственников. Сочиняет так, что сама в это верит, да ещё и выплёскивает бессвязный и понятный ей одной поток сознания на всех подвернувшихся слушателей.

В Кирове нет ничего цельного. Цельной картинки пока нет. В Кирове всегда есть мелочь в кармане. В столовых обедают молча, сидят за столика­ми по одному. Монетки, звякающие в ладонях, в карманах, за подкладкой курток и плащей, становятся символом живущих в городе людей: существу­ют по отдельности, при столкновениях-соприкосновениях тихонько звякают и снова перемешиваются, не оставив о себе никаких воспоминаний.

В этом городе даже проблема выбора становится фикцией. Когда чело­веку в центре занятости (вот ещё один «центр», который к настоящему центру никакого отношения не имеет) предлагают на выбор две вакансии, он долго недоумевает:

- Тут улица Романа Ердякова и тут улица Романа Ердякова ...

- Это разные вакансии.

- Тут 3800 и тут 3800 ...

- Это разные вакансии. У них коды разные!

И этот замечательный комичный диалог напоминает надоевший за долгие годы спор: Киров или Вятка. А как ни назови, всё равно будет улица Романа Ердякова и 3800, и кому легче от того, что коды будут разные?

В начале пьесы вопрос «что это за улица и куда она ведёт?» задавался из праздного любопытства, потом в нём начали сквозить нотки беспокойства, теперь нам слышится надвигающаяся истерика.

Киров - это хаос. А, как известно, человек с древнейших времён отождествлял с хаосом чужое пространство. Киров всеми воспринимается как чужое  пространство. Здесь даже коренные жители не чувствуют себя местными. В ответ на простые, казалось бы, вопросы они беспомощно пожимают плечами и бормочут: «Надо историю города полистать ...».

Это вообще не тот дом!

Вроде бы, город не так уж безлик. Всё-таки он не одну сотню лет суще­ствует. Всё-таки этот город - родина знаменитых людей.

С этими мыслями мы идём к музею А. С. Грина и на встречу с краеве­дами. Но и здесь ожидаемой определённости не возникает.

В спектакле настойчиво звучит тема копии, фальшивки: и дом, в котором находится музей, не тот (Гриневские в нём никогда не проживали), и экспо­наты заменены копиями, и Раздерихинский овраг, похоже, никакого отноше­ния к знаменитой битве не имеет, да и сама битва - только недоразумение и ничего больше, если она вообще была...

А ещё на каждом шагу, в каждой фразе звучит тема страха перед реаль­ностью. Она приобретает самые разные формы. Смотрительница музея при­знаётся: боюсь заходить в воду босиком, даже купаюсь в босоножках. Ди­ректор мечтает о воротах, как в музее Салтыкова-Щедрина: тут и любовь к Показной красоте, и зависть к более удачливым коллегам, и желание спря­таться. Музей - маленький мирок, он фиктивен сам по себе, но если мы вспомним о том, что при выборе дома была допущена ошибка, мы поймём: мир музея Грина дважды фиктивен. Мечты о воротах и заборах - на самом деле следствие желания спрятать от окружающего враждебного мира и за­щитить хотя бы то, что есть.

Но скрываются герои пьесы не только за зелёными воротами и заборами, которые им красят кандидаты наук. Люди бегут в себя, создавая себе придуманные миры, своё собственное фэнтези: готы существуют в своём субкультурном пространстве (солнца нет и одни кладбища); музейные дамы пропадают где-то в XIX в. (сидят в музее да по архивам ходят); про то, что краеведы живут прошлым, и говорить нечего (от них только и слышишь: утраченный дом, современного адреса не имеющий и т. д.)...

Попытки создать современную и положительную историю города, тоже безуспешные, ежедневно предпринимаются журналистами. Из газетных заголовков рождается трогательная история Кировчанина и Кировчанки, написaнная явно в щедринском ключе. Привычная и нормальная для любого провинциального города любовь к знаменитым землякам на страницах газет превращается в апофеоз местечковой гордости, автопародию. В названии каждой статьи нет ничего, кроме максимального обезличивания героев. Не очень важно, как зовут человека и чем именно он отличился, принципиально одно: он - кировчанин! В кричащих, но однообразных заголовках, гордость за земляков приобретает поис­тине гротескную форму, становится нелепой и непроходимо глупой.

В этом, по словам Курочкина, «чего-то нет» ...

Киров - это место, где чего-то нет. «Ни моря, ни мечты ...». И вместо карты на навигаторе белое поле с жёлтой дезориентированной полосой.

Драматург Максим Курочкин в первозданном хаосе существовать не хочет. Именно он пытается увидеть структуру пространства, надеясь обна­ружить карту города Кирова на своем GPS навигаторе. Попытка, правда, успехом не венчается. Однако для Курочкина отсутствие положительной про­граммы (читай: карты города) становится не поводом к уходу в придуман­ный мир, а как раз наоборот - импульсом к выходу В мир реальный.

Именно в этот момент появляется симпатичная девушка, которая и ста­новится своего рода компасом для заплутавшегося драматурга, она произ­носит замечательный по своей искренности монолог о городе Кирове. В пьесе появляется честный, открытый и непосредственный герой. Она, конечно, пы­тается припомнить, чем знаменита Вятка и куда можно сводить заезжих гос­тей, но в то же время иронизирует и над городом, и над его жителями, и над собой, причём делает это легко. Начиная с отрицания – «там у нас ничего нет, там тоже ничего нет», она уходит от перечисления местных достопримечатель­ностей, как бы стирает ненужные линии никуда не ведущих улиц и удаляет тонны ненужной информации, полученной нами от болтливых персонажей. Она в нескольких словах рассказывает о том, чем на самом деле гордится город, чего живёт, чем дышит. На последнем вопросе останавливается особо: «Буквально в 12 километрах отсюда находится Кирово-Чепецкий химкомбинат»... Краткая, но содержательная экскурсия (то, чего собственно мы безуспешно ждали на протяжении пьесы от краеведов, гриноведов и простых жителей) сама собой выходитт за пределы города, и стрелка компаса указывает на Кирово-Чепецк.

В Боёво жить нормально...

Дорога на Кирово-Чепецк. В отличие от аморфных кировских лиц здесь всё  чётко.  Названия населённых пунктов, над которыми подвыпившие молодые люди привычно издеваются, не дают потерять ощущение пространства. Мы не про­сто движемся, а движемся по направлению. Движемся к Кирово-Чепецку.

До центра два километра. В Кирове центр определить было невозможно. Его нет как факта реальности, он неуловим и неопределим. В Кирово-Чепец­ке он «как бы есть», и уже это даёт надежду на лучшее.

Кирово-Чепецк - это, конечно, не центр. Это только путь к центру. Но вектор уже правильный. Правильный, хoтя бы потому, что мы перестали задаваться вопросом «где мы» и впервые подумали «когда мы». Ещё на трассе, когда молодые люди рассказывают молчаливому незнакомцу о населённых пунктах близ дороги (заметим, что это тоже своего рода экскурсия, но спонтанная, не вымученная и проводимая по собственной инициативе), то и дело звучит «сейчас приедем», «скоро Кирово-Чепецк». В истории про Кирово-Чепецк впер­вые за пьесу возникает не только пространство, но и время, и мир перестаёт быть ущербным. В Кирове мы думали об утраченных домах, запутанных ули­цах, несуществующих площадях. Но ни разу в кировском тексте не возник воп­рос: а что сейчас - утро или вечер? Возможно, потому, что в вымышленном мире время имеет совершенно иные свойства, оно способно застывать или ускоряться, как этого желает автор мира, а в Кирове у каждого свой мир, и время у каждого своё, до течения реального времени никому нет никакого дела. А Кирово-Чепецк - мир реальный, и со временем здесь привыкли считаться.

Чётко определённое пространство и ощущение времени не стесняет «де­тей аммиака». В промышленном городе, где живут весёлые поддатые парни, есть отсутствие правил дорожного движения, закусочные, пиво, местные словечки типа «мухоморы» и «шляпа». Но самое главное, что есть в Киро­во-Чепецке, это ощущение свободы. Вместо занудного столовского меню брутальная «данарка»; нет провинциального пафоса; нет зажатости, нет ра­мок ... В Кирово-Чепецке есть люди, способные к самоиронии. В Кирове таких практически не наблюдалось. В Кирове всё слишком серьёзно (а с серьёзным выражением лица делаются, как заметил классик, самые большие глупости). В Кирове в ответ на любой вопрос мы слышали поток жалоб: на правительство, на судьбу-злодейку, на безденежье ... В Кирово-Чепецке люди способны сме­яться над проблемами и таким образом бороться с ними. Здесь же даже пьяненький у «данарки», иронизируя по поводу потерянного здоровья и собственной бестолковости, резюмирует: «Это я так образно пошутил».

«Дети аммиака» далеко не глупы. Молодые работяги только на первый взгляд кажутся ребятами обыкновенными и недалёкими, их косноязычие и обилие в речи непечатных слов - ещё не показатель ограниченности. На самом деле эта троица далеко не проста: у каждого есть своя философия, каждый способен на рефлексию и самоанализ, каждый не раз задумывался о жизни, о себе, о своём  месте и предназначении. Задумывался сам, а не потому, что приезжий драматург подошёл к нему на улице с диктофоном и задал вопрос о городе. 

А ещё эти трое отличаются своеобразным радушием и бескорыстием: пьяные парни ради незнакомого человека на ночь глядя едут в самое сердце огромного промышленного комплекса, где творится чёрт знает что. Шутки в сторону, пьяный смех сменился нервными смешками, однако они едут, даже не представляя, как будут выбираться отсюда.

Конечная. Приехали, мужик. Вот он, твой лазурный берег... и когда незнакомец исчезает, исчезает необходимость рассказывать ему о том, где мы находимся, возникает странное ощущение. Напряжение, нагнетавшееся так долго, достигло предела. Мистика уже почти не удивляет. Утка, растворившаяся в озере минуту назад, вылетает из воды и уносится точно в небо.

Мы прослеживаем траекторию её движения и перед нами открывается огромное непознанное и непонятое пространство.

И тут до нас доходит, что нас всё время целенаправленно вели за руку.

Что нам только казалось, что мы идём сами и ведём других, а на самом деле всё было подчинено одной идее и согласно ей мы сейчас стоим на пороге чего-то огромного и неопознанного и понимаем, что мы часть этого ... Всё происходящее очень похоже на пьяный бред или сон, но слишком уж это логично и стройно, чтоб быть сном или бредом, и наступает понимание того, что это не «белочка» ... Это галактика ... 

Н. Панишева

Вятская книга 2009 - 01 апреля 2011




Читайте также

Казнить нельзя помиловать // «Вятская книга 2009». - 01 апреля 2011. № 2. А.Д. Мильчаков.

У нас ещё в запасе 14 минут // «Вятская особая газета». - 01 июля 2010. № 25. Михаил Коковихин.

Мы или не мы? // «Вятский наблюдатель». - 01 июля 2010. № 27. Мэри Лазарева.

Есть одно «НО»: ты живёшь в Кирове... // «Новый вариант». - 01 июля 2010. № 26. Ольга Салтыкова.

Смерть ради жизни // «Кировская правда». - 18 мая 2010. № 59. Наталья Ситникова.


   

В

In

In

In

In