Закрыть
 

Мы используем cookies

Во время посещения сайта Театра на Спасской вы соглашаетесь с тем, что мы обрабатываем ваши персональные данные с использованием метрических программ. Подробнее.

 
 
 
 
Эквус
ТЕАТР НА СПАССКОЙ - Кировский государственный театр юного зрителя
 

Телефон кассы
(8332) 715-720

 
 
Сезоны

 

Драматург Роберт Коаль: «Мы находимся перед возможностью соединить компьютер и театр»

Главный драматург дюссельдорфского театра Шаушпильхаус во время визита в Киров рассказал, чем сегодня живёт современный немецкий театр. О ситуации с Кириллом Серебрянниковым, «мёртвом Брехте» и о том, куда движется театральное искусство.

Роберт Коаль приехал в Киров по приглашению Театра на Спасской и при поддержке Гёте-института, который помогает налаживать межкультурный диалог России и Германии. Поводом для визита стала читка артистами театра пьесы Роберта, созданной на основе романа Вольфганга Херрндорфа «Чик. Гудбай, Берлин!». В этом сезоне в репертуаре театра появится спектакль по этой пьесе, а пока прошло первое знакомство зрителей с материалом и, что важно, с автором его театральной адаптации.

В нашем городе состоялась встреча драматурга со студентами Вятского государственного университета. Вопросы, заданные Роберту на встрече, легли в основу этого интервью.

Вы служите в театре более двадцати лет. Русский театр проделал за это время огромный путь – от театра 90-х к театру XXI века. Как, по вашим ощущениям, изменился за это время немецкий театр?

– За эти годы произошли существенные изменения, которые влияют не только на театр, но и на общество. Вообще, это очень широкая тема, и чтобы вкратце ответить на ваш вопрос, надо сначала отметить, что немецкий театр много внимания уделяет политике. Он крайне политизирован. Конечно, литература - огромный пласт культурного наследия - из театра никуда не ушла, она занимает в нём значительное место. И всё же есть такая тенденция – немецкий театр сегодня снова становится политическим. Кроме того, он занимается общественными темами, проблемами жителей нашей страны, в том числе молодёжи.

Русский репертуарный психологический театр часто занимают «вечные вопросы»: смерть, смысл жизни, проблемы «маленького человека». Если судить по современным немецким пьесам, немецких драматургов и немецкий театр часто занимают более узкие, очень конкретные социальные проблемы.

– Театру сегодня очень тяжело: интернет, индустрия компьютерных игр, развитие новых технологий. Наш мир бросает всему человечеству, в том числе и театру, множество вызовов, и в какой-то степени мы пожинаем плоды тех изменений, которые происходят в обществе. Мы живём в непростые времена, и существует множество явлений, которые требуют своего осмысления. Театр становится одним из тех мест, где такое осмысление происходит. Сегодня немецкий театр в поисках определённого выхода возвращается к тому, с чего вообще начинался театр: к вопросам политическим. К осмыслению человека. К осмыслению человеческого общества. Театр не может не быть тем местом, где эти вопросы обсуждаются и поднимаются.

В последнее время в русском театре вновь становятся актуальными идеи Брехта. А в Германии как обстоят дела с его идеями и его пьесами?

– Это ещё одна очень большая и обширная тема для разговора – Брехт в современном немецком театре. Я не могу выступать как эксперт в этом вопросе, но могу смело сказать, что в Германии очень большие проблемы с Брехтом, потому что нам нельзя его модернизировать. Есть наследники Брехта, и все права на его произведения принадлежат им до 2028 года. То есть, по сути, все пьесы Брехта в Германии находятся в частной собственности. При этом наследники выступают против каких-либо интерпретаций его текстов. У драматурга много пьес, которые мы хотели бы сегодня поставить, потому что они точно совпадают с сегодняшним днём, но, увы, мы не можем этого сделать. Так что мы все с нетерпением ждём, когда закончится время «мёртвого Брехта», и мы сможем ставить его пьесы так, как этого требует новое время.

Ведётся ли в Германии спор между ценителями классического и современного искусства и театра?

– В немецком языке есть слово, которое одновременно означает и «да», и «нет». Конечно, такое разделение зрителей существует. Есть публика, которая уверена, что в пьесах Шекспира нельзя изменять ни единого слова. Но эту ситуацию нужно принимать как данность. Было бы большой ошибкой считать, что когда-нибудь граница между старым и новым исчезнет. Такие споры будут существовать всегда. Любопытно другое: приверженцами классического, традиционного театра сегодня отчасти выступают люди вашего поколения: студенты, молодёжь. Это своего рода парадокс: ты молод, но ты консерватор. Хотя и это тоже не новость, это явление не принадлежит исключительно вашему поколению, и в истории мы уже наблюдали подобное.

В России все «новые» формы театра – документальный, социальный, бэби-театр – постоянно борются за право быть и доказывают, что тоже имеют право считаться профессиональным театром. Актуальна ли такая проблема в Германии?

– В немецком театре тоже существуют новые направления. В последнее время стала популярна – не знаю, как сказать, это сложно объяснить и, наверное, перевести – гражданская сцена. Идея сцены для граждан. Знаю, что в России дела обстоят иначе, но в Германии театры получают очень хорошее финансирование на своё существование. И мы имеем возможность за счёт этой поддержки предоставлять зрителям нашу сцену и профессиональные возможности. Как правило, это люди из того же самого города, где расположен театр. Но речь не идёт о том, чтобы они ставили пьесы Шекспира. Они делают спектакль о тех проблемах, которые их волнуют. Например, собираются женщины разного возраста, от бабушек семидесяти лет до девушек пятнадцати лет, чтобы поговорить о женской сексуальности, чтобы потом из этого сделать пьесу и поставить её.

Как к этим новым направлениям относится профессиональное сообщество и критики? Являются ли они поводом для дискуссий в театральной среде?

– Конечно, это всё обсуждается. И много обсуждается. Театр – это не мёртвая вода, не болото, которое никуда не двигается. Сегодня, наверное, многим может показаться странным, что на сцене стоят обычные люди, не актёры, и говорят о своих проблемах. Но театр меняется постоянно. Например, Эсхил в своё время совершил настоящую театральную революцию. Знаете, в чём она заключалась? Он вывел на сцену второго артиста! (улыбается – прим. автора). Потом появился режиссёрский театр. И дальше, дальше, дальше развивался. Театр постоянно меняется. Поэтому лично для меня спор о том, является какое-то из направлений театра искусством или нет, совсем не стоит. Имеют право на существование и классическое направление театра, и те формы и направления, о которых мы с вами только что говорили.

В России долгое время театр оставался довольно закрытой системой с тем, чтобы сохранить «чудо театра». Сегодня ситуация кардинально меняется, и театры меняют тактику: проводят экскурсии, квесты, читки, лаборатории. Театр выходит за пределы театра. Здесь занимаются йогой, чтением детской литературы. Куда мы будем двигаться дальше?

– Если бы я это знал! Сейчас, мне кажется, мы находимся перед возможностью соединить компьютер и театр в его классическом понимании. Может быть, это что-то связанное с видеоиграми. По-крайней мере, для драматургов с развитием техники и технологий открылись новые пути. Я не знаю, куда нас этот путь может привести. А, может быть, театр начнёт движение в противоположную сторону. Сужая свои темы, меньше используя технологии, возвращаясь к самым простым вещам, когда есть артист и есть зритель.

В России считается, что в театр ходит от 3 до 10% жителей. Театр, конечно, мечтает о большем. Есть ли в вашем театре проблемы со зрителем? Приходит ли в театр молодёжь?

– Мы стараемся привлечь в театр молодёжь. В первую очередь, за счёт выбора интересного для них материала. Поэтому, например, лично для меня так важно, что в немецком театре сегодня часто ставится «Чик. Гудбай, Берлин!», ведь это история, которая поднимает вопросы, близкие молодёжи. И огромное число постановок этой пьесы говорит, что интерес к театру у молодёжи есть. Во-вторых, это происходит за счёт того, что в Германии в театр приходит работать очень много молодых артистов, и интерес к ним приводит к нам молодёжь. В то же время не надо пребывать в иллюзии, что мы когда-нибудь сможем кардинально решить этот вопрос. Перед молодыми людьми пятнадцати, двадцати лет стоит столько жизненно важных вопросов, никак не связанных с театром, и это нормально.

Есть точка зрения, что темы, которые поднимаются в «Гудбай, Берлин!», – это не те темы, которыми должны заниматься литература и театр. Некоторых читателей не устраивает выбор героев, не устраивает, что в тексте упоминается алкоголизм, асоциальные личности, проблемы. Звучат ли в Германии сходные голоса?

– Всё, что происходит в нашей жизни, должно находить своё место и на сцене. Театр – это тот язык, которым общество может говорить о тех или иных проблемах. Тут вопрос в качестве этого языка. В его художественности. Как иначе мы можем привлечь молодёжь, если они будут считать, что то, что происходит в театре, никак не пересекается с тем, что они видят в своей реальной, повседневной жизни?

Конечно, дискуссии о том, можно ли и нужно ли говорить о каких-то вещах, в том числе об алкоголизме, ведутся и в нашем обществе. Получаю я письма от тех же учителей, что на такой спектакль я не поведу своих детей, потому что там упоминается секс или что-то ещё. «Мы испортим нашу молодёжь» и так далее. Но с этим тоже надо работать. Нужно объяснять и вступать в диалог. Театр – это жизнь, а жизнь – это театр.

Расскажите, чем живёт ваш театр? О самых интересных проектах и начинаниях.

– У нас в театре каждый год происходит до тридцати новых постановок. Есть спектакли по классике, например, «Идиот» Достоевского. Есть спектакли по пьесам современным, таким как «Гудбай, Берлин!». Есть пьесы, которые делаются с молодыми мигрантами. Как мы говорим, наш театр имеет тысячу дверей. Не факт, что каждая дверь окажется открытой для каждого, но каждый может попробовать найти свою собственную дверь.

Знаете ли вы про ситуацию с Кириллом Серебрянниковым и как относитесь к ней? Как в Германии обстоят дела с цензурой?

– Я очень хорошо знаю о ситуации с Кириллом Серебренниковым. Недавно был Москве, в его театре, и мы согласовывали ту работу, которую он должен был делать в нашем театре. Я видел его спектакли. Когда всё это произошло (Арест режиссёра. – прим. автора), мы были в шоке. Мы с большой тревогой наблюдаем за ситуацией. Она абсурдная. Невыносимая. Через неделю, кажется, должна была состояться премьера его оперы в Штутгарте, но без него, естественно, она не может пройти. Вместо этого запланирован показ его фильмов. И мы ожидаем, что на мероприятие придёт много значимых в немецком театре людей. Что касается второй части вопроса, то могу сказать, что искусство – оно свободное. В Германии сегодня не может произойти ситуации, подобной ситуации с Кириллом Серебрянниковым. Пока у нас действует наш основной закон, никакого идейного контроля над театрами и художниками быть не может.

Назовите самый провокационный театральный проект, получивший максимальный резонанс в обществе, в котором вы участвовали.

– До того, как приехать в Дюссельдорф, я семь лет жил в Дрездене. Там существует очень мощное ультраконсервативное, почти фашистское течение. Можно сказать, что их дискурс подчинил себе город, который фактически был в их руках. Мы поставили спектакль по пьесе Макса Фишера, и это была мощная провокация в пределах города, что привело к его расколу. Для меня это был очень смелый проект, после которого я утвердился во мнении о важности театра, когда вдруг наш театр оказался точкой сопротивления.

Такую провокацию я понимаю и принимаю. Но я не люблю дешёвую провокацию. Провокацию ради провокации, когда показывают на сцене, скажем, обнажённых людей ради эпатажа, ради того, чтобы продемонстрировать свою смелость. Это очень скучно и никому не интересно. Как показывает жизнь, по-настоящему провокационным оказывается, если ты в своём искусстве обращаешься к действительно серьёзным проблемам.

Многие знаменитые современные немецкие режиссёры начинали свою карьеру, как и вы, с должности ассистента режиссёра. У вас нет режиссёрских амбиций?

Главный драматург дюссельдорфского театра Шаушпильхаус во время визита в Киров рассказал, чем сегодня живёт современный немецкий театр. О ситуации с Кириллом Серебрянниковым, «мёртвом Брехте» и о том, куда движется театральное искусство.

Роберт Коаль приехал в Киров по приглашению Театра на Спасской и при поддержке Гёте-института, который помогает налаживать межкультурный диалог России и Германии. Поводом для визита стала читка артистами театра пьесы Роберта, созданной на основе романа Вольфганга Херрндорфа «Чик. Гудбай, Берлин!». В этом сезоне в репертуаре театра появится спектакль по этой пьесе, а пока прошло первое знакомство зрителей с материалом и, что важно, с автором его театральной адаптации.

В нашем городе состоялась встреча драматурга со студентами Вятского государственного университета. Вопросы, заданные Роберту на встрече, легли в основу этого интервью.

–  Вы служите в театре более двадцати лет. Русский театр проделал за это время огромный путь – от театра 90-х к театру XXI века. Как, по вашим ощущениям, изменился за это время немецкий театр?

– За эти годы произошли существенные изменения, которые влияют не только на театр, но и на общество. Вообще, это очень широкая тема, и чтобы вкратце ответить на ваш вопрос, надо сначала отметить, что немецкий театр много внимания уделяет политике. Он крайне политизирован. Конечно, литература - огромный пласт культурного наследия - из театра никуда не ушла, она занимает в нём значительное место. И всё же есть такая тенденция – немецкий театр сегодня снова становится политическим. Кроме того, он занимается общественными темами, проблемами жителей нашей страны, в том числе молодёжи.

– Русский репертуарный психологический театр часто занимают «вечные вопросы»: смерть, смысл жизни, проблемы «маленького человека». Если судить по современным немецким пьесам, немецких драматургов и немецкий театр часто занимают более узкие, очень конкретные социальные проблемы.

– Театру сегодня очень тяжело: интернет, индустрия компьютерных игр, развитие новых технологий. Наш мир бросает всему человечеству, в том числе и театру, множество вызовов, и в какой-то степени мы пожинаем плоды тех изменений, которые происходят в обществе. Мы живём в непростые времена, и существует множество явлений, которые требуют своего осмысления. Театр становится одним из тех мест, где такое осмысление происходит. Сегодня немецкий театр в поисках определённого выхода возвращается к тому, с чего вообще начинался театр: к вопросам политическим. К осмыслению человека. К осмыслению человеческого общества. Театр не может не быть тем местом, где эти вопросы обсуждаются и поднимаются.

– В последнее время в русском театре вновь становятся актуальными идеи Брехта. А в Германии как обстоят дела с его идеями и его пьесами?

– Это ещё одна очень большая и обширная тема для разговора – Брехт в современном немецком театре. Я не могу выступать как эксперт в этом вопросе, но могу смело сказать, что в Германии очень большие проблемы с Брехтом, потому что нам нельзя его модернизировать. Есть наследники Брехта, и все права на его произведения принадлежат им до 2028 года. То есть, по сути, все пьесы Брехта в Германии находятся в частной собственности. При этом наследники выступают против каких-либо интерпретаций его текстов. У драматурга много пьес, которые мы хотели бы сегодня поставить, потому что они точно совпадают с сегодняшним днём, но, увы, мы не можем этого сделать. Так что мы все с нетерпением ждём, когда закончится время «мёртвого Брехта», и мы сможем ставить его пьесы так, как этого требует новое время.

– Ведётся ли в Германии спор между ценителями классического и современного искусства и театра?

– В немецком языке есть слово, которое одновременно означает и «да», и «нет». Конечно, такое разделение зрителей существует. Есть публика, которая уверена, что в пьесах Шекспира нельзя изменять ни единого слова. Но эту ситуацию нужно принимать как данность. Было бы большой ошибкой считать, что когда-нибудь граница между старым и новым исчезнет. Такие споры будут существовать всегда. Любопытно другое: приверженцами классического, традиционного театра сегодня отчасти выступают люди вашего поколения: студенты, молодёжь. Это своего рода парадокс: ты молод, но ты консерватор. Хотя и это тоже не новость, это явление не принадлежит исключительно вашему поколению, и в истории мы уже наблюдали подобное.

– В России все «новые» формы театра – документальный, социальный, бэби-театр – постоянно борются за право быть и доказывают, что тоже имеют право считаться профессиональным театром. Актуальна ли такая проблема в Германии?

– В немецком театре тоже существуют новые направления. В последнее время стала популярна – не знаю, как сказать, это сложно объяснить и, наверное, перевести – гражданская сцена. Идея сцены для граждан. Знаю, что в России дела обстоят иначе, но в Германии театры получают очень хорошее финансирование на своё существование. И мы имеем возможность за счёт этой поддержки предоставлять зрителям нашу сцену и профессиональные возможности. Как правило, это люди из того же самого города, где расположен театр. Но речь не идёт о том, чтобы они ставили пьесы Шекспира. Они делают спектакль о тех проблемах, которые их волнуют. Например, собираются женщины разного возраста, от бабушек семидесяти лет до девушек пятнадцати лет, чтобы поговорить о женской сексуальности, чтобы потом из этого сделать пьесу и поставить её.

– Как к этим новым направлениям относится профессиональное сообщество и критики? Являются ли они поводом для дискуссий в театральной среде?

– Конечно, это всё обсуждается. И много обсуждается. Театр – это не мёртвая вода, не болото, которое никуда не двигается. Сегодня, наверное, многим может показаться странным, что на сцене стоят обычные люди, не актёры, и говорят о своих проблемах. Но театр меняется постоянно. Например, Эсхил в своё время совершил настоящую театральную революцию. Знаете, в чём она заключалась? Он вывел на сцену второго артиста! (улыбается – прим. автора). Потом появился режиссёрский театр. И дальше, дальше, дальше развивался. Театр постоянно меняется. Поэтому лично для меня спор о том, является какое-то из направлений театра искусством или нет, совсем не стоит. Имеют право на существование и классическое направление театра, и те формы и направления, о которых мы с вами только что говорили.

– В России долгое время театр оставался довольно закрытой системой с тем, чтобы сохранить «чудо театра». Сегодня ситуация кардинально меняется, и театры меняют тактику: проводят экскурсии, квесты, читки, лаборатории. Театр выходит за пределы театра. Здесь занимаются йогой, чтением детской литературы. Куда мы будем двигаться дальше?

– Если бы я это знал! Сейчас, мне кажется, мы находимся перед возможностью соединить компьютер и театр в его классическом понимании. Может быть, это что-то связанное с видеоиграми. По-крайней мере, для драматургов с развитием техники и технологий открылись новые пути. Я не знаю, куда нас этот путь может привести. А, может быть, театр начнёт движение в противоположную сторону. Сужая свои темы, меньше используя технологии, возвращаясь к самым простым вещам, когда есть артист и есть зритель.

– В России считается, что в театр ходит от 3 до 10% жителей. Театр, конечно, мечтает о большем. Есть ли в вашем театре проблемы со зрителем? Приходит ли в театр молодёжь?

– Мы стараемся привлечь в театр молодёжь. В первую очередь, за счёт выбора интересного для них материала. Поэтому, например, лично для меня так важно, что в немецком театре сегодня часто ставится «Чик. Гудбай, Берлин!», ведь это история, которая поднимает вопросы, близкие молодёжи. И огромное число постановок этой пьесы говорит, что интерес к театру у молодёжи есть. Во-вторых, это происходит за счёт того, что в Германии в театр приходит работать очень много молодых артистов, и интерес к ним приводит к нам молодёжь. В то же время не надо пребывать в иллюзии, что мы когда-нибудь сможем кардинально решить этот вопрос. Перед молодыми людьми пятнадцати, двадцати лет стоит столько жизненно важных вопросов, никак не связанных с театром, и это нормально.

– Есть точка зрения, что темы, которые поднимаются в «Гудбай, Берлин!», – это не те темы, которыми должны заниматься литература и театр. Некоторых читателей не устраивает выбор героев, не устраивает, что в тексте упоминается алкоголизм, асоциальные личности, проблемы. Звучат ли в Германии сходные голоса?

– Всё, что происходит в нашей жизни, должно находить своё место и на сцене. Театр – это тот язык, которым общество может говорить о тех или иных проблемах. Тут вопрос в качестве этого языка. В его художественности. Как иначе мы можем привлечь молодёжь, если они будут считать, что то, что происходит в театре, никак не пересекается с тем, что они видят в своей реальной, повседневной жизни?

Конечно, дискуссии о том, можно ли и нужно ли говорить о каких-то вещах, в том числе об алкоголизме, ведутся и в нашем обществе. Получаю я письма от тех же учителей, что на такой спектакль я не поведу своих детей, потому что там упоминается секс или что-то ещё. «Мы испортим нашу молодёжь» и так далее. Но с этим тоже надо работать. Нужно объяснять и вступать в диалог. Театр – это жизнь, а жизнь – это театр.

– Расскажите, чем живёт ваш театр? О самых интересных проектах и начинаниях.

– У нас в театре каждый год происходит до тридцати новых постановок. Есть спектакли по классике, например, «Идиот» Достоевского. Есть спектакли по пьесам современным, таким как «Гудбай, Берлин!». Есть пьесы, которые делаются с молодыми мигрантами. Как мы говорим, наш театр имеет тысячу дверей. Не факт, что каждая дверь окажется открытой для каждого, но каждый может попробовать найти свою собственную дверь.

– Знаете ли вы про ситуацию с Кириллом Серебрянниковым и как относитесь к ней? Как в Германии обстоят дела с цензурой?

– Я очень хорошо знаю о ситуации с Кириллом Серебренниковым. Недавно был Москве, в его театре, и мы согласовывали ту работу, которую он должен был делать в нашем театре. Я видел его спектакли. Когда всё это произошло (Арест режиссёра. – прим. автора), мы были в шоке. Мы с большой тревогой наблюдаем за ситуацией. Она абсурдная. Невыносимая. Через неделю, кажется, должна была состояться премьера его оперы в Штутгарте, но без него, естественно, она не может пройти. Вместо этого запланирован показ его фильмов. И мы ожидаем, что на мероприятие придёт много значимых в немецком театре людей. Что касается второй части вопроса, то могу сказать, что искусство – оно свободное. В Германии сегодня не может произойти ситуации, подобной ситуации с Кириллом Серебрянниковым. Пока у нас действует наш основной закон, никакого идейного контроля над театрами и художниками быть не может.

– Назовите самый провокационный театральный проект, получивший максимальный резонанс в обществе, в котором вы участвовали.

– До того, как приехать в Дюссельдорф, я семь лет жил в Дрездене. Там существует очень мощное ультраконсервативное, почти фашистское течение. Можно сказать, что их дискурс подчинил себе город, который фактически был в их руках. Мы поставили спектакль по пьесе Макса Фишера, и это была мощная провокация в пределах города, что привело к его расколу. Для меня это был очень смелый проект, после которого я утвердился во мнении о важности театра, когда вдруг наш театр оказался точкой сопротивления.

Такую провокацию я понимаю и принимаю. Но я не люблю дешёвую провокацию. Провокацию ради провокации, когда показывают на сцене, скажем, обнажённых людей ради эпатажа, ради того, чтобы продемонстрировать свою смелость. Это очень скучно и никому не интересно. Как показывает жизнь, по-настоящему провокационным оказывается, если ты в своём искусстве обращаешься к действительно серьёзным проблемам.

–  Многие знаменитые современные немецкие режиссёры начинали свою карьеру, как и вы, с должности ассистента режиссёра. У вас нет режиссёрских амбиций?

– На свете так много плохих режиссёров, что, пожалуй, нет. (Смеётся. – Прим. автора.) Я драматург. Я владею этой профессией и, мне кажется, неплохо с этим справляюсь. Но если я стану режиссёром, артистов придётся от меня защищать.

 На свете так много плохих режиссёров, что, пожалуй, нет. (Смеётся. – Прим. автора.) Я драматург. Я владею этой профессией и, мне кажется, неплохо с этим справляюсь. Но если я стану режиссёром, артистов придётся от меня защищать.

Ссылка на публикацию: kirov-portal.ru

Свойкировский - 02 октября 2017




Читайте также

Путешествие в себя // «Бизнес новости в Кирове». - 12 марта 2018. Елена Окатьева.

С театральным акцентом // «Аргументы и факты». - 16 февраля 2018.

О горошинах, розах и соловьях... // «Свойкировский». - 14 декабря 2017. Наталья Панишева.

Белый конь или «пятюня»? // «Бизнес новости в Кирове». - 27 ноября 2017. Елена Окатьева.

«Нет ни одной счастливой семьи» // «Страстной бульвар». - 17 ноября 2017. № 2-202. Вера Сердечная.


   

В

In

In

In

In