«Так-то да» - попытка осознать, где мы...

Размышления, навеянные спектаклем Театра на Спасской

Что это за улица?

На конкретный вопрос конкретный ответ в городе получить нельзя. Попытки разобраться с местонахождением успехом не венчаются. Центра (или какого-то намёка на центр) здесь нет. Центром может считаться любая точка города, преимущественно та, в которой находится человек, рассуждающий о центре. Хоть Театральная площадь, хоть Вересники. Неважно.

В ломаном пространстве улочек и улиц нет ни симметрии, ни логики. Улицы начинаются «где-то там, у реки» и ведут «куда-то туда, на окраины». И бесцветным монотонным голосом вам повествуют о том, как кого-то били, кто-то болел и умирал, кто-то уже выздоравливает. И вы становитесь случайным зрителем чьих-то жизней, то ли реальных, то ли выдуманных, жутковато-призрачных. Где-то здесь, на улицах Герцена и Энгельса, впервые начинает звучать мотив ненастоящей жизни. Пока ещё ненавязчиво, тихо и по-житейски просто. Куда как понятно: немолодая женщина, насмотревшись сериалов, развлекается тем, что сочиняет свою жизнь и жизнь своих знакомых, соседей, родственников. Сочиняет так, что сама в это верит, да ещё и выплёскивает бессвязный и понятный ей одной поток сознания на всех подвернувшихся слушателей.

В Кирове нет ничего цельного. Цельной картинки пока нет. В Кирове всегда есть мелочь в кармане. В столовых обедают молча, сидят за столиками по одному. Монетки, звякающие в ладонях, в карманах, за подкладкой курток и плащей, становятся символом живущих в городе людей: существуют по отдельности, при столкновениях-соприкосновениях тихонько звякают и снова перемешиваются, не оставив о себе никаких воспоминаний.

В этом городе даже проблема выбора становится фикцией. Когда человеку в центре занятости (вот ещё один «центр», который к настоящему центру никакого отношения не имеет) предлагают на выбор две вакансии, он долго недоумевает:

- Тут улица Романа Ердякова и тут улица Романа Ердякова ...

- Это разные вакансии.

- Тут 3800 и тут 3800 ...

- Это разные вакансии. У них коды разные!

И этот замечательный комичный диалог напоминает надоевший за долгие годы спор: Киров или Вятка. А как ни назови, всё равно будет улица Романа Ердякова и 3800, и кому легче от того, что коды будут разные?

В начале пьесы вопрос «что это за улица и куда она ведёт?» задавался из праздного любопытства, потом в нём начали сквозить нотки беспокойства, теперь нам слышится надвигающаяся истерика.

Киров - это хаос. А, как известно, человек с древнейших времён отождествлял с хаосом чужое пространство. Киров всеми воспринимается как чужое пространство. Здесь даже коренные жители не чувствуют себя местными. В ответ на простые, казалось бы, вопросы они беспомощно пожимают плечами и бормочут: «Надо историю города полистать ...».

Это вообще не тот дом!

Вроде бы, город не так уж безлик. Всё-таки он не одну сотню лет существует. Всё-таки этот город - родина знаменитых людей.

С этими мыслями мы идём к музею А. С. Грина и на встречу с краеведами. Но и здесь ожидаемой определённости не возникает.

В спектакле настойчиво звучит тема копии, фальшивки: и дом, в котором находится музей, не тот (Гриневские в нём никогда не проживали), и экспонаты заменены копиями, и Раздерихинский овраг, похоже, никакого отношения к знаменитой битве не имеет, да и сама битва - только недоразумение и ничего больше, если она вообще была...

А ещё на каждом шагу, в каждой фразе звучит тема страха перед реальностью. Она приобретает самые разные формы. Смотрительница музея признаётся: боюсь заходить в воду босиком, даже купаюсь в босоножках. Директор мечтает о воротах, как в музее Салтыкова-Щедрина: тут и любовь к Показной красоте, и зависть к более удачливым коллегам, и желание спрятаться. Музей - маленький мирок, он фиктивен сам по себе, но если мы вспомним о том, что при выборе дома была допущена ошибка, мы поймём: мир музея Грина дважды фиктивен. Мечты о воротах и заборах - на самом деле следствие желания спрятать от окружающего враждебного мира и защитить хотя бы то, что есть.

Но скрываются герои пьесы не только за зелёными воротами и заборами, которые им красят кандидаты наук. Люди бегут в себя, создавая себе придуманные миры, своё собственное фэнтези: готы существуют в своём субкультурном пространстве (солнца нет и одни кладбища); музейные дамы пропадают где-то в XIX в. (сидят в музее да по архивам ходят); про то, что краеведы живут прошлым, и говорить нечего (от них только и слышишь: утраченный дом, современного адреса не имеющий и т. д.)...

Попытки создать современную и положительную историю города, тоже безуспешные, ежедневно предпринимаются журналистами. Из газетных заголовков рождается трогательная история Кировчанина и Кировчанки, написaнная явно в щедринском ключе. Привычная и нормальная для любого провинциального города любовь к знаменитым землякам на страницах газет превращается в апофеоз местечковой гордости, автопародию. В названии каждой статьи нет ничего, кроме максимального обезличивания героев. Не очень важно, как зовут человека и чем именно он отличился, принципиально одно: он - кировчанин! В кричащих, но однообразных заголовках, гордость за земляков приобретает поистине гротескную форму, становится нелепой и непроходимо глупой.

В этом, по словам Курочкина, «чего-то нет» ...

Киров - это место, где чего-то нет. «Ни моря, ни мечты ...». И вместо карты на навигаторе белое поле с жёлтой дезориентированной полосой.

Драматург Максим Курочкин в первозданном хаосе существовать не хочет. Именно он пытается увидеть структуру пространства, надеясь обнаружить карту города Кирова на своем GPS навигаторе. Попытка, правда, успехом не венчается. Однако для Курочкина отсутствие положительной программы (читай: карты города) становится не поводом к уходу в придуманный мир, а как раз наоборот - импульсом к выходу В мир реальный.

Именно в этот момент появляется симпатичная девушка, которая и становится своего рода компасом для заплутавшегося драматурга, она произносит замечательный по своей искренности монолог о городе Кирове. В пьесе появляется честный, открытый и непосредственный герой. Она, конечно, пытается припомнить, чем знаменита Вятка и куда можно сводить заезжих гостей, но в то же время иронизирует и над городом, и над его жителями, и над собой, причём делает это легко. Начиная с отрицания – «там у нас ничего нет, там тоже ничего нет», она уходит от перечисления местных достопримечательностей, как бы стирает ненужные линии никуда не ведущих улиц и удаляет тонны ненужной информации, полученной нами от болтливых персонажей. Она в нескольких словах рассказывает о том, чем на самом деле гордится город, чего живёт, чем дышит. На последнем вопросе останавливается особо: «Буквально в 12 километрах отсюда находится Кирово-Чепецкий химкомбинат»... Краткая, но содержательная экскурсия (то, чего собственно мы безуспешно ждали на протяжении пьесы от краеведов, гриноведов и простых жителей) сама собой выходитт за пределы города, и стрелка компаса указывает на Кирово-Чепецк.

В Боёво жить нормально...

Дорога на Кирово-Чепецк. В отличие от аморфных кировских лиц здесь всё чётко. Названия населённых пунктов, над которыми подвыпившие молодые люди привычно издеваются, не дают потерять ощущение пространства. Мы не просто движемся, а движемся по направлению. Движемся к Кирово-Чепецку.

До центра два километра. В Кирове центр определить было невозможно. Его нет как факта реальности, он неуловим и неопределим. В Кирово-Чепецке он «как бы есть», и уже это даёт надежду на лучшее.

Кирово-Чепецк - это, конечно, не центр. Это только путь к центру. Но вектор уже правильный. Правильный, хoтя бы потому, что мы перестали задаваться вопросом «где мы» и впервые подумали «когда мы». Ещё на трассе, когда молодые люди рассказывают молчаливому незнакомцу о населённых пунктах близ дороги (заметим, что это тоже своего рода экскурсия, но спонтанная, не вымученная и проводимая по собственной инициативе), то и дело звучит «сейчас приедем», «скоро Кирово-Чепецк». В истории про Кирово-Чепецк впервые за пьесу возникает не только пространство, но и время, и мир перестаёт быть ущербным. В Кирове мы думали об утраченных домах, запутанных улицах, несуществующих площадях. Но ни разу в кировском тексте не возник вопрос: а что сейчас - утро или вечер? Возможно, потому, что в вымышленном мире время имеет совершенно иные свойства, оно способно застывать или ускоряться, как этого желает автор мира, а в Кирове у каждого свой мир, и время у каждого своё, до течения реального времени никому нет никакого дела. А Кирово-Чепецк - мир реальный, и со временем здесь привыкли считаться.

Чётко определённое пространство и ощущение времени не стесняет «детей аммиака». В промышленном городе, где живут весёлые поддатые парни, есть отсутствие правил дорожного движения, закусочные, пиво, местные словечки типа «мухоморы» и «шляпа». Но самое главное, что есть в Кирово-Чепецке, это ощущение свободы. Вместо занудного столовского меню брутальная «данарка»; нет провинциального пафоса; нет зажатости, нет рамок ... В Кирово-Чепецке есть люди, способные к самоиронии. В Кирове таких практически не наблюдалось. В Кирове всё слишком серьёзно (а с серьёзным выражением лица делаются, как заметил классик, самые большие глупости). В Кирове в ответ на любой вопрос мы слышали поток жалоб: на правительство, на судьбу-злодейку, на безденежье ... В Кирово-Чепецке люди способны смеяться над проблемами и таким образом бороться с ними. Здесь же даже пьяненький у «данарки», иронизируя по поводу потерянного здоровья и собственной бестолковости, резюмирует: «Это я так образно пошутил».

«Дети аммиака» далеко не глупы. Молодые работяги только на первый взгляд кажутся ребятами обыкновенными и недалёкими, их косноязычие и обилие в речи непечатных слов - ещё не показатель ограниченности. На самом деле эта троица далеко не проста: у каждого есть своя философия, каждый способен на рефлексию и самоанализ, каждый не раз задумывался о жизни, о себе, о своём месте и предназначении. Задумывался сам, а не потому, что приезжий драматург подошёл к нему на улице с диктофоном и задал вопрос о городе.

А ещё эти трое отличаются своеобразным радушием и бескорыстием: пьяные парни ради незнакомого человека на ночь глядя едут в самое сердце огромного промышленного комплекса, где творится чёрт знает что. Шутки в сторону, пьяный смех сменился нервными смешками, однако они едут, даже не представляя, как будут выбираться отсюда.

Конечная. Приехали, мужик. Вот он, твой лазурный берег... и когда незнакомец исчезает, исчезает необходимость рассказывать ему о том, где мы находимся, возникает странное ощущение. Напряжение, нагнетавшееся так долго, достигло предела. Мистика уже почти не удивляет. Утка, растворившаяся в озере минуту назад, вылетает из воды и уносится точно в небо.

Мы прослеживаем траекторию её движения и перед нами открывается огромное непознанное и непонятое пространство.

И тут до нас доходит, что нас всё время целенаправленно вели за руку.

Что нам только казалось, что мы идём сами и ведём других, а на самом деле всё было подчинено одной идее и согласно ей мы сейчас стоим на пороге чего-то огромного и неопознанного и понимаем, что мы часть этого ... Всё происходящее очень похоже на пьяный бред или сон, но слишком уж это логично и стройно, чтоб быть сном или бредом, и наступает понимание того, что это не «белочка» ... Это галактика ...

Н. Панишева

Вятская книга 2009 - 01 апреля 2011

« Назад