«Красавчик» и «истеричка»

Чехов в конце 20 — начале 21 века стал неприлично классическим автором. Настолько классик, что уже нет смысла воссоздавать обстановку и костюмы эпохи. Спектакль «Дуэль» Театра на Спасской идет рука об руку с театральной модой – все условно, но при этом «в рамках приличия».

Такова жизнь, или жизнь как жизнь

Площадка для актерской игры – это некий гибрид сцены балетной и театра кабуки, она поставлена поверх основной и при этом наклонена к зрителю. Ждать от приема «театр в театре» сегодня можно чего угодно, поэтому говорить о «знаке», который хочет подать режиссер зрителю с самого начала, нельзя. Значит придется разбираться по ходу действия. Дамы и господа одеты в некую условную «классику», которая (как бы) всегда актуальна. Общий колорит сценического оформления и костюмов приглушенный, с преобладанием серо-синего и песочно-коричневого, в котором свою особую роль сыграет белый. Словом, нас настраивают на некие смысловые универсалии. Говоря простым языком – конфликт, заложенный в чеховском произведении, вечный. Впрочем, нет, не так. Забегая вперед, скажем, что человек обречен находиться в состоянии конфликта. Увы, такова жизнь.

Порой неоправданно много людей окружают главных героев на маленькой сценической площадке. Не то что бы тесновато, напротив, они все организованы так, чтобы друг другу не мешать: либо дружно сидят на стульях в ряд, либо выполняют базовые движения вальса возле стульев. Эта примитивно организованная гармония рушится, как только героям дают право голоса. И тут выясняется, что мирок-то тесен, и даже двум «прекраснейшим и благороднейшим» господам в нем не ужиться.

Ни друг, ни враг, а так

Лаевский в исполнении Даниила Русинова получил мощный апгрейд с аллюзиями в современность. Когда молодой человек с внятной маскулинностью называет себя неврастеником и белоручкой, рождаются нехорошие ассоциации. Невольно возникает вопрос: Кто здесь содержанка – его любовница, бежавшая от мужа, или он? Весь бэкграунд 19 века с его страданиями и рефлексией по поводу нехорошей ситуации – соблазнил замужнюю даму и живет с ней вне брака – приобретает легкость необыкновенную до полного исчезновения. Он рассуждает о том, что нужно расставаться, если любовь прошла, с такой незамутненной ясностью, что современный зритель его легко может понять: действительно, проблема-то в чем? Поэтому раздражение фон Корена (Михаил Андрианов) в его адрес иначе как личной неприязнью не объяснишь.

Фон Корен же на этом фоне является в самом лучшем свете – аккуратный, интеллигентный миляга, которому очень идут и газета, и книжные полки, окружающие его. Что такое Лаевский? Пьянство, карты, разврат. (Я, зритель, конечно, верю! Чего еще ждать от молодого хлыща? Мы ж его, гедониста доморощенного, только что видели, в меру посочувствовали, но фон Корен нас пленил). Умница фон Корен великодушно не воспринимает Лаевского всерьез: уничтожить Лаевского – ахахаха!

Все-таки тесновато

Лаевский же, навязчиво лезет в глаза со своим жалким желанием доминировать. Вот он возглавил пикник, как всегда в белом, впереди и в центре. Произносит пространные монологи, которые в его устах звучат как модные гуманитарные тренды, которых он нахватался в столице. Андрианов-фон Корен блестяще отыгрывает «оценку» (если переходить на театральный жаргон) – короткая реплика брошена в ответ на сентенции Лаевского с такой трудно сдерживаемой брезгливостью.

В сцене пикника больше всего неразберихи, каких-то беспорядочных толканий и телодвижений. Теснота ощущается физически – героев на маленькой сценической площадке так много, и практически все они заряжены конфликтными отношениями. И тут отчетливо осознаешь, что единственный герой, который во всем этом не участвует и почти все время находится вне сцены – это молодой дьякон.

Обе вы хороши

Самая загадочная история отношений в спектакле – это отношения Надежды Федоровны и ее приятельницы по купальне. Все, кто хотя бы в школе изучал Чехова, знают, что у него нет выраженного сочувствия тому или иному персонажу. Иногда он отдает право на сочувствие кому-то читателю, а иногда … Бывает у читателя такое искушение встать на позицию «никого мне здесь не жалко». Актрисы играют почти на грани гротеска. Сперва нам является во всей красе Надежда Федоровна — одержимая своей привлекательностью эротоманка, требующая постоянного подтверждения со стороны мужчин. Актриса Нина Чернышова как будто играет женщину, находящуюся в пограничном состоянии, которая не может адекватно оценивать ни себя, ни сложившуюся ситуацию. Узнав о смерти мужа, она еще больше вязнет в своем шатком невротичном состоянии. И тут, в трудную минуту, ее посещает приятельница (актриса Марина Наумова), которая режет ей правду-матку: мол, асоциальная вы личность и вообще неряха, чего стоят одни нижние юбки (и ведь заметила, запомнила и в нужное время сказала). Вот кажется, пришла вменяемая женщина, которая нам сообщила правду о полубезумной Надежде. Но «вестник» докладывает свои наблюдения мало того, что менторским тоном, так еще и препротивным трескучи голосом. И чепец, кстати, дурацкий.

Мечта о России с видом на прибой

В благородство и прекраснодушие Лаевского верит один доктор Сафроненко. Удивительная способность Александра Королевского играть положительных героев в любых «неположительных» обстоятельствах проявилась как всегда в полной мере. Есть определенная инерция образа, сыгранного Анатолием Папановым в кино. Сафроненко – человек эксцентричный, недалекий и простодушный, поэтому у актеров всегда есть эта хорошая «торная тропа». Королевский играет человека обычного, для которого помочь Лаевскому, занимая ради него деньги, – вполне себе бытовая ситуация: есть проблема – нужно помочь. Условия фон Корена, правда, несколько некорректные, но вполне высокоморальные.

Во время разговора о деньгах, собственно, решается судьба Лаевского. Вот он вышел за пределы сценического «квадратика», тесного мирка приморского захолустья, и размечтался о том, какая прекрасная жизнь его ждет после отъезда: образы величественной, а, главное, родной, России плывут у него перед глазами, устремленными, вероятно, в морскую даль, освещенную солнцем, судя по звуковому и световому оформлению. Из разговора на сцене между Сафроненко и фон Кореном становится ясным, что Мечта не сбудется.

Танго!

Лаевский, когда узнает, что судьбу его решили за него и не так, как он хотел, срывается и совершенно теряет лицо. При публике, фу, какой конфуз. С этого момента начинается его падение. С позиции человека, собирающего вокруг себя весь свет, он стремительно катится вниз. Лаевский сбегает со светского мероприятия. Раздосадованные господа тоже начинают расходится. На сцене остается одна Надежда Федоровна и Кириллин (Александр Трясцин). Сцена, как в темный мешок, затягивается с трех сторон в черные драпировки – ночь. Надежда Федоровна мечется, преследуемая Кириллиным. Танцевальный жанр меняется – вместо вальсовых шажочков, которые герои старательно вытаптывают в дневной жизни, ночью они «предаются танго» (появилось в Европе, кстати в 20 гг. 20 века). В этих неприличных танцевальных па Лаевский застает любовников спустя пару сцен.

Извольте убраться

Падение с пьедестала (роль его ранее, кстати, выполнял установленный посреди сцены гимнастический конь, на которого Лаевского с радостью карабкался) для местного законодателя модных трендов становиться катастрофическим. Из вальяжного, уверенного в себе красавца он превращается в суетливого, мешковатого, неприятного типа (даже белые одежды вдруг стали заметно мятыми). Он затравлено выкрикивает циничные оскорбления, в которые никто не верит. Есть такая городская народная идиома – «интеллигентно и беспощадно». Именно так поступает фон Корен – дуэль, так дуэль, извольте. Его, как будто не оскорбления задели, а как-то совершенно разозлил и раздосадовал этот жалкий господин. Задетый Самойленко после истерики Лаевского демонстративно отворачивается – важный смысловой акцент, артист стоит практически на авансцене. Лаевского окончательно выкинули из общества.

Сияющие могилы

Дуэль, как мы все помним по книге, не задалась. Хотя секунданты к ней готовились. Небольшая сценическая площадка оказалась содержит в себе инфернальный потенциал – что называется, разверзлась при помощи нехитрых манипуляций актеров. Что это – могила, гроб, загробное сияние с намеком на воскресение? Никого не убили – дырку в полу закрыли. В финале, когда фон Корен отъезжает из города, в сцене откроют четыре дырки, а остающиеся господа продолжат танцевать свой полу-вальс возле стульев. Что бы это значило?

Правду знаешь и молчи

В финале все говорят о перемене, которая произошла с Лаевским. И Лаевского мы видим, но с его переменой что-то не ясно. Порой кажется, что Михаил Андрианов больше отыграл эту перемену (в оценке), чем Даниил Русинов. Фон Корен потрясен. Но чем? Переменой в душе Лаевского или, тем, что сам от себя, милого и интеллигентного, на ожидал, что сможет раздавить человека?

Последняя смысловая точка спектакля – дьякон (как обычно сидящий на краю сцены) зачитывает письмо Чехова из Мелехова, которое повторяет текст «Дуэли»: «Никто не знает настоящей правды». Да, в принципе, не поспоришь, правды никто не знает, но все мы люди, поэтому симпатий-антипатий никто не отменял. В целом, в ходе спектакля складывается такое впечатление, что режиссер явно на стороне интеллигентного фон Корена. Его желтые ботинки выглядят довольно сомнительным способом компрометации. Во-первых, хорошо гармонируют с костюмом. Во-вторых, у какого из тех горожан, которых называли креативным классом на рубеже 20-21 вв., не было этих сперва ультра-модных, потом «классических» кэжуальных желтых ботинок?

Светлана Сивкова

Город Ч - 13 декабря 2019

« Назад