НЕТ ВРЕМЕНИ — НЕТ ГЕРОЯ

В кировском Театре «На Спасской» завершилась режиссерская лаборатория «Разбор вещей» под руководством Олега Лоевского. Эскизы, созданные тандемами «драматург + режиссер», развернули хрестоматийную тему «Герой нашего времени» (выбрана театром до 24 февраля) злободневной стороной: в предлагаемых обстоятельствах отмены памяти не остается исторического времени. А где нет времени — не может быть и героя.

Лаборатория памяти Михаила Угарова проходит в Кировском ТЮЗе третий год и инвестирует ресурс в создание новых пьес на актуальные для юного зрителя темы. Итог прошлой лаборатории — пьеса Светланы Баженовой «Это я тебе ухо откусила» не то чтобы пожаром, но заметным огоньком пошла по региональным театрам. В отличие от многих и повсеместных, очевидное преимущество лаборатории Театра «На Спасской» в том, что, во-первых, пьеса создается на конкретную тему, сформулированную театром из потребностей репертуара, во-вторых, текст пишется не литературой в глуши комнат, а моделью спектакля в гуле кулис. Драматург в паре с режиссером создает служебный текст, который сразу же проверяется «на ногах» с артистами, домысливается и дописывается в процессе репетиций — это, думается, главная причина эффективности подобного лабораторного формата.

Кроме этого — сильный состав участников, совсем не ознакомительно-экспериментальный, проверенный. И пары как-то очень совпали по-человечески, по психофизике, притянулись в творческой гармонии.

Лиза Бондарь + Алексей Житковский = «Случай»

Сразу оговоримся, что привлекать состоявшегося драматурга не к созданию нового сюжета (когда театр предлагает для этого все условия), а к адаптации уже известного под режиссерский эскиз кажется досадным недоразумением. Там, где могла бы возникнуть новая пьеса Алексея Житковского, предъявлен сценарий 1981 года режиссера-документалиста Кшиштофа Кесьлёвского, автора фильма «Случай». Но примем это как данность, из которой выросла аскетичная, резкая и очень кинематографичная по монтажу сценическая реальность в узнаваемой эстетике режиссера Лизы Бондарь, с киносценариями работавшей не раз.

Планшет из строительной сетки нависает над сценой, грубые неотесанные доски условно задают обстоятельства тюремной камеры, деревянные лавки ловко организуют пространство в зал партсобрания / католической мессы / суда. Мало света и цвета, много текста, много хаоса событий, которые не складываются в линейный нарратив, но цепляют ощущением проваливания сквозь память, как в колодец, в ожидании страшного неизбежного дна.

«Я бегу. Я успеваю. Я не успеваю», — звучит рефреном закадровый голос, пытаясь собрать в одну историю хаотичный набор сцен из биографии польского студента Витека Длугоша 1956 года рождения. В фильме вариативность трех его разных судеб определяет случай: встречается с коммунистами — попадает в протестное движение; встречается с протестантами — примыкает к собранию верующих; заканчивает университет — становится успешным врачом. И на развилке событий повествование трижды начинается заново: выбирая одну реальность, мы отрицаем сотни других.

Создатели эскиза эту случайную петляющую вариативность спрямляют в закономерную линейность одной жизни, в которой герой успевает побыть и рьяным коммунистом, и фанатичным католиком. А в целом — человеком растерянным, бултыхающимся в потоке чужих обстоятельств. Умер отец, завербовали в партию, арестовали по его случайной наводке любимую девушку, отправили на съезд верующих — приставленный к стенке ограниченным выбором, он все время вынужден выбирать не свое. Сцены смонтированы внахлест, без оглядки на зрительское понимание, персонажи продолжают бормотать реплики в параллель друг другу, реальность в эскизе распадается на фрагменты. Выламываясь из одного обстоятельства в другое, герой утрачивает саму способность аналитического мышления, возможность остановиться, оглянуться, подумать. Механически верит, что внешнее — партия или религия — даст готовый ответ, как быть со своей жизнью. И у алтаря требует его так же, как с партийной трибуны. «Помолись и жди», — звучит в ответ.

Рефлексия рождается из точки покоя, в эскизе Бондарь покоя нет. Героев несет, и зрителю невозможно подключиться к их внутренней жизни, а значит, невозможно сопереживать (да и в целом, театр Лизы Бондарь — не про эмпатию). Роботизированность персонажей подчеркнута и актерскими работами. Возлюбленная героя Чушка (Марианна Узун) пускает дым из ноздрей, как ездовая лошадь, и механически, по-кукольному кладет голову ему на плечо. Она же, оказываясь новой возлюбленной Верой (символично в периоде жизни, когда Витек примыкает к католикам), превращает свидание в допрос и очерчивает вокруг героя квадрат по строгой траектории, невидимую, но ощутимую клеть. Нечеловеческий, монотонно завышенный голос; как заведенные, повторяющиеся жесты; идеально прямая спина — материализованная Siri с искусственным интеллектом. Или парочка партийных работников с проштампованными пропагандой мозгами (Григорий Бессонов и Ренат Габдуллин) — как обкуренные Бобчинский и Добчинский, замедленными бесстрастными голосами вяло констатируют, что опять, мол, гребаные наркоманы нарушают государственный покой. Бондарь высушивает персонажа до скелета, до обнаженного зерна роли, такие — не забываются.

Среди гипсокартонных людей Витек Длугаш в исполнении Евгения Новоселова (идеальное попадание в польский типаж) — единственный живой. Пусть он остается человеком без свойств, но с остатками человеческого. Невозможность подключиться к логике его поступков в то же время подводит зрителя к бесстрастному, почти документальному наблюдению за ним. Кроме текста, это, пожалуй, главное, что роднит эскиз с фильмом. В остальном — заявка на автономное цельное высказывание. С перманентно актуальными (что в Польше 1960-х, что в России 2020-х) репликами про «несанкционированные собрания», «люди боятся свободы», «сижу, как и все, ни за что».

Арсений Фогелев + Анастасия Букреева = «Амнезис»

Создатель «Одного театра» и с недавних пор главный режиссер Краснодарского театра драмы Арсений Фогелев вместе с драматургом Анастасией Букреевой отозвались на тему лаборатории футуристическим эскизом-утопией о корпорации «Амнезис», стирающей у своих клиентов воспоминания о травме.

Маршрут бродилки по просторному фойе театра ведет группу зрителей «файлами памяти»: сцены реконструируют события из жизни великого И. И. — основателя корпорации «Амнезис». В каждой сцене он оказывается жертвой социального насилия: учительницы, мамы, жены, коллег. Монструозность их наваристая, актрисы играют крупными мазками. Параллельно драматическим сценам на большом экране включаются документальные монологи, где каждый из абьюзеров (но уже вне роли, от лица самих актрис) рассказывает случай из детства, когда сам стал жертвой насилия. Отметим, что в пьесе Букреевой этих фрагментов нет.

Невыносимость памяти о насилии приводит главного героя к изобретению инструмента, эту память вычищающего. Случилось какое-то большое событие, сообщает экскурсовод голосом электронного консультанта, перевернувшее мир. Но какое именно — никто не помнит, потому что великий И. И. вовремя изобрел клининг памяти. В финале зрители попадают в зал на презентацию корпорации, где с большого экрана счастливые «непомнящие» — персонажи из биографии И. И. — рассказывают, как удаление фрагментов памяти круто улучшило их жизнь: «ʺАмнезисʺ — мы загоним человечество в счастье». Собственно, зрителям предлагается присоединиться: опустить в волшебную колбу записку — «файл памяти», который хотелось бы уничтожить.

Пафос пьесы Анастасии Букреевой, как первой попытки драматургического осмысления последствий катастрофы 24 февраля, понятен: если память о травме XX века не уберегла XXI век от рецидива войны — к черту такую историческую память («Долгая память хуже, чем сифилис», — поет Борис Гребенщиков). Более того, на примере частных социальных сценариев драматург демонстрирует, что память о насилии либо обрекает человека на перманентную виктимность, либо жаждой мщения превращает в тирана. Идея исчезновения памяти как героя нашего времени любопытна, форма бродилки для ТЮЗа привлекательна, сценический мир вроде бы придуман. Но по каким законам он существует — неясно. Документальные видеомонологи не наращивают смысловой объем, а перебивают драматические эпизоды; внимание зрителя расфокусировано; приемы быстро распознаются и наскучивают. Самым ценным здесь кажется найденная атмосфера: лиловый свет галогеновых ламп отражается в зеркалах… тени от растений расползаются по театральному фойе… экскурсовод в синем парике похожа на стюардессу космического корабля. Поколению Netflix это будет явно по вкусу.

Дмитрий Лимбос + Лара Бессмертная = «Заткнись и исчезни»

Форма лаборатории тем и ценна, что позволяет себе не оправдывать ожиданий, не гарантировать результат и нарушать логику событий. В компании маститых драматургов и опытных постановщиков лучший эскиз получился у студентки ВШСИ Райкина Лары Бессмертной (курс Руднева/Дурненкова) и молодого режиссера Дмитрия Лимбоса. Созданная за короткий срок пьеса фиксирует состояние мира и сознания молодого человека в сегодняшней пограничной ситуации: гражданка Никакая получает от государства уведомление о своей смерти. Доказать обратное можно только одним способом — выжить, заставить сердце биться… И так как театр принял довольно смелое решение доработать и включить в репертуар именно этот эскиз, оставляем за собой право написать о нем отдельно, как о полноценном спектакле.

Режиссерская лаборатория «Разбор вещей» в эскизах продемонстрировала три разных стратегии выживания: помолиться и ждать ответа; провести клининг памяти; сосредоточиться на собственном сердцебиении в самом буквальном и самом широком смысле этого слова. Но все три эскиза сошлись в ответе на главный вопрос: герой нашего времени — безвременье.

Мила Денёва

блог ПТЖ - 19 мая 2022

« Назад