Артист Александр Балсанов: «Театр меняет людей. Так бывает»

В минувшее воскресенье, 22 сентября, кукольным спектаклем Театральной лаборатории Яны Туминой «Колино сочинение» закрылся Всероссийский фестиваль-лаборатория «Вятка – город детства». Спектакль – лауреат Национальной театральной премии «Золотая Маска» в двух номинациях поставлен по мотивам книги Сергея Голышева «Мой сын – даун».

В спектакле заняты два артиста – Александр Балсанов и Анна Сомкина. Они играют родителей Коли, главного героя спектакля. В «Колином сочинении» звучат и стихи шестилетнего Коли Голышева. Мальчика, про которого врачи сразу после рождения говорили, что он не сможет сам ни надевать ботинки, ни заварить пакетик чая. Но Коля умеет не только всё это и много больше, но и пишет стихи. Сейчас ему 18. У него вышла книга стихов. С режиссёром спектакля Яной Туминой Коля передал привет в Киров – зрителям, которые придут на спектакль. В спектакле же главному герою всё ещё шесть, он растёт, узнаёт мир, пишет стихи и хочет поехать на электричке туда, где девочка Варя живёт: он с ней дружит и пишет о ней стихи. В какой-то момент родители узнают, что такой девочки в детском саду Коли никогда не было.

На следующий день после спектакля мы встретились с Александром Балсановым, артистом и преподавателем актерского мастерства Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства, мастером горлового пения и мужем Яны Туминой. У Александра и Яны сын тоже с синдромом Дауна.

На ваших репетициях на сцене «Театра на Спасской» накануне спектакля и перед его началом стояла предельно сосредоточенная атмосфера. Это связано с новой площадкой или с самим спектаклем?

– Это технически сложный спектакль. Мы с Аней Сомкиной постоянно, всё время находимся в движении. Каждую секунду должны оказываться в разных местах. Бывает и так, например, как в Таллине было, где плохо с дежурным светом на сцене, и мы работали почти вслепую. Этот спектакль отличается от всех других спектаклей, и поэтому к «Колиному сочинению» мы весь реквизит и декорацию монтируем сами, и Кира Камалитдинова, наш художник, помогает нам. Если кто-то другой будет это делать, мы не сможем найти, где что находится. Здесь каждая резинка имеет своё движение, и если резинка будет внахлёст в другую сторону, то нам уже труднее будет выйти на сцену или вовсе снесем декорацию.

Есть режиссёры перфекционисты. Они в каждую микросекунду спектакля добиваются абсолюта, идеала. Они могут работать без перерывов, без выходных. Артистам с ними бывает непросто, но, с другой стороны, таких режиссёров артисты часто безумно любят и готовы идти за ними.

– С Яной я хоть куда. Как говорят – с тобой можно пойти в разведку. Вот с Яной – хоть куда, даже в разведку. Доверие полное. Я со студенческого времени работаю у неё. Учился у неё. Потом работали вместе. И это полное, полное доверие.

Пока теоретики, практики театра, критики спорят о постдраматическом театре, о поисках новой актуальности, вы идёте своим путём, получаете «Золотые Маски» и идёте дальше, ни на кого не оглядываясь.

– Да, это так. Ни за чем не гоняемся. Идея пришла – делаем спектакль. Как, например, пришла идея «Колиного сочинения»? Когда у нас с Яной родился Сёма, а он родился с синдромом Дауна, было, конечно, тяжело. И, как для всех мужиков, для меня это стало тяжелым испытанием. Это же всё-таки, как говорили раньше, наследник… Я ушёл со всех своих работ. Забросил всё – театр, кино, скульптурную мастерскую, где я был формовщиком, кузницу, где работал. Просто всё забросил. А потом у Сёмы начался остеомиелит, страшное такое заболевание. После операции назначили сильные антибиотики. Три препарата. И самым страшным было, когда я приносил фрукты, овощи, а он брал яблоко, кусал, и там оставались кусочки зубов. В какой-то момент наш общий друг – режиссер Максим Якубсон – дал Яне книжку Сергея Голышева «Мой сын – даун». Я мельком прочитал. Появился какой-то хороший настрой. А Яна увидела в этом материал для спектакля. Она рассказала об идее, и я подумал, что да – надо делать. Прочитал стихи Коли и убедился: надо ставить. А потом была долгая история. Она длилась пять лет.

Почему так долго?

– Сначала хотели ставить в Большом театре кукол, но там не сложилось, и спектакль просто понемногу складывался у нас в голове. Потом я предложил пригласить Аню. И мы с первой репетиции поняли, что не ошиблись. Аня даже не видела Сёму, но как-то почувствовала куклу и движения особенные как у детей с синдромом Дауна. Кира Камалитдинова сделала прекрасную особенную куклу, за что большое спасибо Кире – для нас кукольников это был прекрасный подарок. У неё же совсем другая система: у других планшетных кукол прямые трости, а здесь – дуги, и в этом своя специфика. Ты можешь сделать движение на миллиметр, но оно получается совсем другим, чем у стандартных планшетных кукол. Он очень гуттаперчевый. Пластика другая. И Аня это почувствовала. Почувствовала текст, стихи. И потихоньку всё начало складываться. А потом нашлась площадка: Аня Викторова, художественный руководитель театра «Кукольный формат», режиссёр и художник, знала, что мы хотим сделать спектакль и пригласила нас на свою площадку. Так мы сделали «Колино сочинение». Если бы не было этой площадки – спектакль был бы другим.

Но это же парадокс: Яну Тумину знает вся театральная Россия, есть имя, награды, но так остро стоит вопрос с площадкой.

– Последние два года у нас это – больная тема. Хотели открыть площадку в одном месте, но его заняла фотостудия, потом предлагали другие, но и там не просто. Это же всё за свои деньги. Тяжело, когда нет площадки. А так хочется.

Получается, что Театральная лаборатория Яны Туминой – театр без дома?

– Да. Театр без дома. Без дома. Без дома.

У театра нет дома, но в нём и вокруг него есть столько любви. Даже на поклон после спектакля вы вышли с Колей и Варей. Быть может, обычная история для театра кукол, но нам, как зрителям, это было очень важно.

– Любой предмет, который находится на площадке, – это твой партнёр, с которым ты должен взаимодействовать и найти общий язык. С Колей мы прекрасно нашли общий язык. Он иногда хулиганит – все время хочет свалиться или убежать куда-нибудь. Непоседа страшный. Но самый большой хулиган у нас – это олень. У него очень хрупкий механизм самого движения, и поэтому, если только что-то чуть-чуть не так, у него выворачивается голова, он как бы говорит – не буду и всё, но Аня как-то договаривается с ним. И улитка хулиганит всё время. Ты, вроде, ставишь её точно на одно место, прибегаешь, хочешь поймать её, а её нет. Один раз искали после спектакля. Начали после поклона всё собирать, и улитку не могли найти. А у неё магнит есть, и она каким-то необъяснимым образом перешла, проползла на четыре метра в сторону. Не знаю, как её туда притянуло. И так – всё время.

Для многих из нас те темы, которые затронуты в спектакле, очень непростые. Мы вдруг оказываемся не готовыми говорить о них, даже несмотря на то, что сейчас в обществе меняется восприятие этих вопросов. У нас появляются инклюзивные детские сады, школьные классы, инклюзивные спектакли, но тема всё ещё не стала простой и открытой.

– Первый год, когда родился Сёма, мне было очень тяжело, а потом... Я не знаю. Сейчас у меня нет никаких комплексов. Наверное, когда ты ещё не знаешь этого мира, в котором существуют эти дети, это и непросто. У меня иногда возникает такое ощущение, что это они – нормальные, а мы – особенные. Это за нами надо ухаживать. У них нет ни зависти, ни злобы. Они живут здесь и сейчас, и они не планируют. И из-за этого, наверное, людям страшно понять, как так? Люди же живут планами. А эти дети планов не строят. Я порой завидую Сёме. Когда ты находишься с ним, например, в аэропорту или где-то ещё, мы идём вместе, а он лёг звёздочкой. Захотел лечь – и лёг. А я уставший, ноги болят, спина болит, и я думаю: а если я сейчас лягу звёздочкой, как он, меня же, не знаю, сразу уведут куда-то. И в итоге ты окажешься в психушке. А у них есть эта свобода. Так что иногда я жалею, что я не такой. Когда Сёма просыпается, это всегда – улыбка, и любовь. Это прекрасное чувство. Не знаю, чего здесь можно стесняться. Наверное, когда ты не знаешь ничего про эту тему, тогда да, страшно. А когда ты живёшь с этим человеком – это большое открытие. Внутренний мир становится гораздо богаче.

Иногда, когда просыпаешься в многоквартирном доме, особенно по выходным, можно услышать, как несколькими этажами выше в квартире мать орёт на своего ребенка. Муж орёт на жену. Ты собираешься на спектакль «Колино сочинение» и думаешь о том, что театр никогда ничего не может изменить в этой жизни. Что театр – отдельно, а жизнь – отдельно.

– После спектакля в Кирове пришёл в гостиницу, и мне как раз позвонила бывшая студентка. Спрашивала, что ей делать. Внизу уже третий час отец кричал на детей. Она спрашивала совета, хотела понять, вызывать ли милицию. Ситуации бывают разные. Но театр совершенно точно может что-то менять в нашей жизни. Могу даже пример привести. Мы с Яной ставили спектакль «Тетрадь Тома Кэнти». А у меня есть друг, который в какой-то момент своей жизни начал употреблять наркотики. У него двое детей, жена. Я его пригласил на наш спектакль «Тетрадь Тома Кенти». Он посмотрел и молча ушёл. Ничего не сказал. Я подумал, как странно, это на него не похоже. Когда он приходил на другие спектакли, то после всегда подходил и что-то говорил. А тут – ничего. И потом он исчез. Я стал звонить ему, телефон всё время был вне зоны доступа, постоянно выключен. А через восемь месяцев позвонила его жена: «Спасибо, Саша, тебе большое! Спектакль изменил моего мужа». Спрашиваю, в каком смысле? Она рассказывает, что после спектакля он сам не свой стал. Мы уехали с семьей в Сибирь, в лес. И он перестал употреблять наркотики. Сейчас они живут душа в душу. Так что театр меняет людей. Так бывает. Жаль, что больше не играется этот спектакль

У каждого из нас есть своя «девочка Варя», за которой мы готовы ехать на электричке через весь мир. Что для вас «девочка Варя»?

– В моей жизни главное уже случилось. Когда я встретил Яну. В детстве мне всегда казалось, что моя «девочка Варя» стоит на высокой горе и просто ждёт, когда я приду. Мне и сны снились, что я всё хожу вокруг этой горы, и никак мне не подняться туда. И бывает же иногда, что у нас случается в жизни именно так, как в кино показывают: в тот момент, когда ты наяву встречаешь свою Варю, всё останавливается. Я именно так свою Варю и встретил: мир вдруг замедлился. Точнее, всё, что было вокруг нас, происходило вроде бы быстро, а она двигалась медленно, словно в рапиде. Для меня Варя – это всё. Весь мир. Любовь. Дети.

Гора снилась вам в детстве, горы есть в вашем спектакле. Кажется, с природой у вас особенные отношения. Это идёт из детства?

– Там, где я родился, это Джидинский район Бурятии, очень разный ландшафт. Если ты пройдёшь десять километров в одну сторону, будет степь. Пойдёшь в сторону севера, там сопки. Если на юг идти, будут горы с хвойными деревьями. Есть скалистые места. Когда ко мне на родину приезжают гости, однокурсники, например, они говорят: «Балсан, ты родился в очень красивом месте!» Иногда моя родина Грузию напоминает, иногда – почему-то – Италию. Здесь есть и широкие, широкие долины. Есть степи. Солёные озёра. Прекрасное место, я так считаю. Когда Чингисхан охотился в этих местах, он назвал их «ушоотэ» – если перевести на русский, это будет «привал», «место отдыха после охоты». Когда мы ехали с Яной по этой степи, она всё время удивлялась и не верила, что диких зверей можно встретить прямо в деревне. Мы однажды обедали, когда Яна воскликнула: «О! Косуля!» Она пробежала прямо под нашими окнами, хотя деревня большая, семьсот дворов, но животные здесь запросто пробегают мимо тебя. Охотникам запрещено убивать их, если ты встретил зверя рядом с деревней. Убивать нельзя, потому что животные могут спасаться от пожара, например. Этого нет ни в одном законе, но об этом знают все, потому что каждый охотник рассказывает об этом своему сыну, чтобы он потом рассказал своему. Так поступают настоящие охотники.

Несколько лет назад вы пришли преподавать в Санкт-Петербургскую академию театрального искусства. Туда, где учились и сами. Насколько легко для вас прошла смена статуса – с ученика на учителя?

– Наш мастер Сергей Дмитриевич Черкасский говорил, что они у нас тоже чему-то учатся, я тогда не понимал, но когда сам стал преподавать, понимаешь, что это действительно так. Происходит взаимообмен, и это прекрасно. Ты, к примеру, даешь задание или как исправить ошибки, а студент не просто исправляет ошибки, а приносит в дополнение что-то свое. Тогда ты и понимаешь, что всё – не зря. Ты не зря живёшь.

«Колино сочинение» постоянно куда-то ездит. На гастроли. На фестивали. Какой для вас в этом смысл? Какая главная цель?

– Для меня это возможность поделиться прекрасным. Это же здорово, когда ты чувствуешь, что у тебя есть, что отдать зрителям. И вдруг после этого что-то изменится у зрителей взгляд на жизнь. Быть может, люди уже не будут, когда ты приходишь со своим малышом с синдромом Дауна на площадку, убегать от тебя, как от чумы. Или человек, который был на спектакле, вдруг поймёт – какая болезнь? Нет никакой болезни! А есть только любовь.

Юля Ионушайте

Интернет-портал Свойкировский - 02 октября 2019

« Назад