«Затворник и Шестипалый»: опыт прочтения

Красное-красное солнце

В пустынной дали… Но леденит

Безжалостный ветер осенний.

К 14 декабря в Кирове, наверное, не осталось информационных площадок, на которых не обсудили бы готовившуюся в «Театре на Спасской» премьеру спектакля «Затворник и Шестипалый». Резонанс вызвал и выбор произведения (Пелевина принято считать «загадочным» и «скандальным» писателем), и предпремьерные лекции известного литературного критика Галины Юзефович, приглашённой театром.

Зрители, наполняющие залы во время первых показов, как правило, подготовлены. Многие из них прочитали небольшой и вполне прозрачный ранний текст Пелевина – и ждут сценического воплощения такой понятной идеи бегства из общества, приправленной пелевинскими юмором и мистификацией. Но режиссёр Егор Чернышов делает неожиданный – и оправдывающий себя ход. Он отказывается от Пелевина, чтобы заново открыть его в своём спектакле.

Белые кимоно. Китайские соломенные шляпы, закрывающие лицо. Чёрное пространство сцены. Прямые углы хромированных трубок. Единственное, что непосредственно связывает декорации спектакля (художник – Николай Слободяник) с оригинальным текстом – та самая «тонкая нитевидная сущность светил». Ничто не напоминает зрителям о Бройлерном комбинате имени Луначарского, или о том, что главные герои – цыплята. Режиссёр отказывается и от мистицизма «Затворника и Шестипалого», который Пелевин создавал через недосказанность. Белые шары прямо называются яйцами, а Страшный Суп Великим Судом, потому что бессмысленно играть в эту игру со зрителем, который уже знает, о чём идёт речь. В конце концов, не столько важны детали, сколько идея спектакля.

Незначительно меняются местами реплики, чуть сокращаются некоторые сцены. Спектакль избавляется от театральных условностей и деталей, отвлекающих внимание зрителя, – и выходит на уровень чистых идей, превращаясь в сборник притч. Семь китайских цифр на экране – семь частей спектакля. Каждая из них становится главой некого философского трактата о цивилизации, который создаёт режиссёр. Оригинальный текст перемежается полными ирониями «выдержками из энциклопедии» и хокку, которые предваряют части спектакля и определяют их посыл. Эти вставки, звучащие в исполнении самого режиссёра, делают рассказ, написанный в 1990-м году, жгуче актуальным.

В абстрактной минималистической обстановке легче прочитываются характеры героев. Затворник и Шестипалый тоже одеты в кимоно, но эти герои – настоящие, и одежда их – потрёпанная, грязная, мятая. На протяжении всего спектакля они постоянно тренируются, и это тренировка не только тела, но и духа, потому что восточные единоборства, которые практикуют герои, невозможны без внутреннего развития личности.

Социум для героев становится ещё одной «гайкой» – тренировочным снарядом. В спектакле подчёркнута разница между главными героями и обществом: если первые идут к высокой цели, то последние лишь приближаются к решительному этапу. Социум в «Затворнике и Шестипалом» – сточная яма, где собраны извечные пороки общества, в том числе стадность, религиозный фанатизм, консерватизм, необразованность. Шестипалый говорит о нём как о «быдле», на это указывают и подчёркнутые режиссёром обращения «братки» и «кореша» (к тому же, отсылающие зрителя к обстановке 90-х). Не случайно в трактовке Егора Чернышова Стена Мира, которую нужно преодолеть героям, – это живая стена из членов того самого общества. Но если стена перестаёт быть материальной, то должен измениться и смысл её преодоления: сбегая от ограниченности членов социума, герои, прежде всего, заботятся о личностном росте и расширении границ сознания.

Пути же его расширения бывают разные. Вот на сцене появляется Одноглазка: чёрная фигура в шинели, подчёркнуто проработанная жестикуляция, драматизм в каждой реплике. Одноглазка – прямая противоположность Затворнику, с которым они как будто составляют восточный баланс энергии Инь и Ян – белое и чёрное, космическое и земное. «Ты же знаешь, я люблю тебя» – в этих словах звучит не намёк на любовную линию, а лишь подтверждение их взаимосвязи. Одноглазка уходит вниз по трубам, а главные герои продолжают учиться летать – но и тот, и другой путь ведут к развитию, в противовес интеллектуальному застою социума.

Интересно решены в спектакле образы богов. Благодаря работе видеохудожника (Михаил Иванов) они предстают в двух масштабах. С одной стороны, совмещённая перспектива делает актёров, приближающихся к видеокамерам, гигантами, которые давят цыплят башмаком или режут их болгаркой. Но важно и то, что, если смотреть непосредственно на сцену, можно заметить, что боги ничуть не больше цыплят. Это такие же члены социума, несчастные в своей ограниченности, – и если цыплятам они кажутся высшими существами, то зрителю видно, что боги не только не больше их, но ещё и лишены удовольствия познания бытия.

Ярче всего контраст между «высшими» и «низшими» существами проявляется во время тоскливой песни богини-уборщицы Дуньки. Затворник и Шестипалый спокойно и уверенно восхищаются величием богов и анализируют их поведение. Дунька сидит на перевёрнутом ведре, опустив неприбранную голову, и тайком пьёт из металлической фляжки. Но если даже боги, повелители мира бройлерного комбината имени Луначарского, – лишь элементы большей системы, то достижим ли вообще тот идеал? То «красное-красное солнце», к которому стремятся герои?

Затворник и Шестипалый летят. Казалось бы, вот он – счастливый финал. Они достигли высшей точки развития. Но Затворник повторяет движения, с которых начинался спектакль, и становится понятно, что это только переход на новый уровень, только один шаг сделан на пути внутренней эволюции. И этого достаточно героям ранней повести Пелевина, героям этого спектакля: цель их жизни – не слияние с космосом, а только постоянное изменение.

Режиссёрский почерк Егора Чернышова в чём-то близок писательской манере Пелевина, поэтому многие идеи, облачённые в новую форму, сохраняют свою суть. Режиссёр собирает в спектакле типично пелевинские черты: восточный колорит, буддистские идеи, актуальную иронию, мистицизм. Но не они играют решающую роль в остроте и точности спектакля, а умелое балансирование между аккуратной иллюстрацией и вольной интерпретацией.